Валерий Брюсов

В дни победы, где в вихре жестоком Все былое могло потонуть, Усмотрел ты провидящим

А сколько радости и неги В бегущих медленно часах! Следов доискиваться в снеге, Взметать

Смутно куритесь, туманы былого! Месяц безжизненный встал, освещая тропинку по скалам. Каждый из нас

Слава — властителю звуков! творцу вдохновенному — слава! Звуками нас ты прославил, мы звуками

Неустанное стремленье от судьбы к иной судьбе, Александр Завоеватель, я — дрожа — молюсь

Что моя жизнь? лишь тоска да забота! С утра до вечера — та же

Как пред грозой касатки низко Скользят над ровностью поляны, — Так в знак, что

Ева Адам! Адам! приникни ближе, Прильни ко мне, Адам! Адам! Свисают ветви ниже, ниже,

Я многим верил до исступленности, С такою надеждой, с такою любовью! И мне был

Нас не призвал посланник божий В свой час, как братьев, от сетей, И долго

Я видела в окно: на маленькой гондоле Он уплывал от стен монастыря, И за

Пустынен берег тусклого Аверна, Дрожат кругом священные леса, Уступы гор отражены неверно, И, как

Любовь и страсть — несовместимы. Кто любит, тот любовью пьян. Он не действительность, а

На Невском, как прибой нестройный, Растет вечерняя толпа. Но неподвижен сон спокойный Александрийского столпа.

Ах, если алым стал бы я, Твоим кораллом стал бы я, Тебя лобзал бы

Слышу: плачут волны Эльбы О былом, о изжитом; Лодки правят, — не на мель

Во дворце Афинском, скорбно мрачен, Спит Фессей и видит вещий сон: В теми вод

Ариадна! Ариадна! Ты, кого я на песке, Где-то, в бездне беспощадной Моря, бросил вдалеке!

Весь ослепительный, весь белый, В рубцах задумчивых морщин, Ты взнес над плоскостью равнин Свой

Лиловые тени легли по последнему снегу, Журча, по наклонам сбежали ручьями сугробы, Развеял по

Кто поёт, мечта ль, природа ль, Небо — нежный сон свирели? Каждый листик вылит

Ты на закатном небосклоне Былых, торжественных времен, Как исполин стоишь, Антоний, Как яркий, незабвенный

Ангел бледный, синеглазый, Ты идешь во мгле аллеи. Звезд вечерние алмазы Над тобой горят

Ангел благого молчания, Властно уста загради В час, когда силой страдания Сердце трепещет в

Здравствуй, август, венчан хмелем, Смуглый юноша-сатир! Мы ковры под дубом стелем, Мы в лесу

Над буйным хаосом стихийных сил Зажглось издревле Слово в человеке: Твердь оживили имена светил,

Провеял дух, идущий мимо. Его лицо — неуловимо, Его состав — что клубы дыма.

Поэты — пророки! но много ли стих их, Пусть певчий, расскажет об том нам,

Звездное небо плывет надо мной. Чистым сияньем сверкают планеты. Вкруг меня движется сумрак ночной…

Я — вождь земных царей и царь, Ассаргадон. Владыки и вожди, вам говорю я:

Артуру ехать в далекий путь! Вот громко трубят трубы! Джиневру целует он нежно в

(Саят-Нова, XVIII в.) Я в жизни вздоха не издам, доколе джан ты для меня!

(Саят-Нова, XVIII в.) Твоих грудей гранат — что меч! Самшит[76] твоих бесценен плеч! Хочу

(Степаннос, XVII в.) Нежная! милая! злая! скажи, Черные очи, яр! черные очи! Что, хоть

Ах, где-то лотос нежно спит, Ах, где-то с небом слиты горы. И ярко небосвод

Горит свод неба, ярко-синий; Штиль по морю провел черты; Как тушь, чернеют кроны пиний;

Светлый Бальдер! мне навстречу Ты, как солнце, взносишь лик. Чем лучам твоим отвечу? Опаленный,

Балаганы, балаганы На вечерней площади. Свет горит, бьют барабаны, Дверь открыта, — проходи. Панорамы,

Холодно Каспию, старый ворчит; Длится зима утомительно-долго. Норд, налетев, его волны рябит; Льдом его

Знаю я, во вражьем стане Изогнулся меткий лук, Слышу в утреннем тумане Тетивы певучий

Тимур, прочтя оскорбительное письмо Баязета, воскликнул: «Сын Мурата сошел с ума». Нет! не с

Бахус жирный, Бахус пьяный Сел на бочку отдохнуть. За его плечом — багряный Женский

На склоне лет, когда в огне Уже горит закат кровавый, Вновь предо мной, как

(Баллада Франсуа Вийона) Скажите, где, в стране ль теней, Дочь Рима, Флора, перл бесценный?

Когда торжественный Закат Царит на дальнем небосклоне И духи пламени хранят Воссевшего на алом

(Секстина) Я безнадежность воспевал когда-то, Мечту любви я пел в последний раз. Опять душа

Безмолвные свидетели Вечерних сожалений, Меня перстом отметили Собравшиеся тени. Отвергнуты, обмануты, Растоптаны, добиты, Но

Без обоев бревна и тес, А в окне — все дали вселенной! Факел жизни

Луна стоит над призрачной горой; Неверным светом залита окрестность Ряд кипарисов вытянулся в строй;

За окном белый сумрак; над крышами Звезды спорят с улыбкой дневной; Вскрыты улицы темными

Беспощадною орбитой Увлечен от прежних грез, Я за бездною открытой Вижу солнечный хаос. Там

Белый цвет магнолий Смотрит, как глаза. Страшно жить на воле: Чуется гроза. Волны, словно

Белые клавиши в сердце моём Робко стонали под грубыми пальцами, Думы скитались в просторе

Белеет ночь. Деревья сквера Гигантским мохом поднялись. Вот из-за крыш луна-химера Приозарила светом высь.

Стон роковой прошел по Риму: «Канны!» Там консул пал и войска лучший цвет Полег;

Израненной рукой схватившись за карниз, Над темной пропастью я трепетно повис. Бесстрастно в вышине

Как страстно ты ждала ответа! И я тебе свой дар принес: Свой дар святой,

I Нет, я не ваш! Мне чужды цели ваши, Мне странен ваш неокрыленный крик,

Засыпать под ропот моря, Просыпаться с шумом сосен, Жить, храня веселье горя, Помня радость

Утро. Душа умиленно Благовесть солнечный слышит, Звоны весенних лучей, Всё отвечает созвонно: Липы, что